Венеция – Петербург: битва стилей на Мосту вздохов. Из цикла «Филология для эрудитов» - Юрий Ладохин

После первого Рима (на Тибре) с IV н.э. наступило время второго, расположившегося на стратегическом мысе у пролива Босфор, на границе Европы и Азии. Уже перечень имен этого города говорит о возрастающем его влиянии на мировую политику: Византий, Новый Рим, Константинополь, Царьград (поименованный так славянами). На протяжении Средних веков Константинополь был самым крупным и самым богатым городом Европы. Просуществовав как Новый Рим более чем тысячелетие, в 1453 году город был захвачен Мехмедом Завоевателем и стал столицей Османской империи.

После этого встал вопрос, кто после Рима и Константинополя, образно говоря, подхватит эстафету величия. Некоторые историки считают, что реальными наследниками Константинополя были Греция и, естественно, Италия, куда в массовом порядке бежали от турецких захватчиков лучшие умы Византии. При этом они взяли с собой самое дорогое – классические труды интеллектуалов античности и Средневековья, что, и это немаловажно, дало новый импульс развитию европейской культуры, науки и создало предпосылки для наступления эпохи Возрождения.

Конечно, отсчет «Римов» от первого и так далее происходил в символическом смысле. Однако за эту, казалось бы, «просто символику» шла довольно нешуточная борьба. Третьим Римом в Священной Римской империи в XIII веке была сделана попытка объявить резиденцию германских императоров – город Трир. Веком позже наследником Вечного города правители Второго Болгарского царства хотели назначить город Тырново. Не получилось. Видимо, не хватило совокупности качеств, полученных Первым Римом с молоком Капитолийской волчицы.

Решающее слово, как представляется, сказала религия. После падения Константинополя центр православия переместился в стремительно развивающуюся Москву. Именно религиозный аспект позволил столице Русского государства обозначить свои притязания на византийское наследство. Монах-старец Филофей впервые выдвинул религиозную концепцию «Москва – Третий Рим» и сформулировал это такими слова: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти» (Православный собеседник, 1863 г., ч.I, с. 344).

В этой борьбе за престижное звание кронпринца Великого Рима Венеция и Петербург, как и во многих других случаях, действовали вопреки существующим, как ныне принято говорить, «трендам».

Если обратиться к историческим источникам, век спустя после падения Константинополя Венеция тоже сделала определенные шаги на пути к имперской основательности. Вот как оценивает эти попытки Питер Акройд: «Во второй четверти XVI века публичные здания строились в романском стиле. Начало положили триумфальные ворота Арсенала, первый пример венецианской монументальности. В 1480 году к барельефам на Дворце дожей добавили каменные щиты и шлемы. Перед лицом угроз, исходящих от двух империй, Карла V Габсбурга и Сулеймана Великолепного, Венеция заявляла себя наследницей империи более великой. Рим был контекстом ее собственной исторической миссии. Считается, что венецианская конституция следовала римским оригиналам» [Акройд 2012, с. 136].

Архитектурные усилия подкреплялись генеологическими исследованиями: «Аристократические фамилии города начали искать предков-римлян, благодаря которым они могли бы с долей вероятности стать наследниками virtus (древней доблести) … Историки города идентифицировали своих обнаруженных предков как беженцев из Трои, которые, как принято считать, основали Рим. Все это было фарсом, но бывают времена, когда народ или народ-государство готовы воспринять самые абсурдные или экстравагантные идеи, чтобы укрепить самоидентификацию»» [Там же, с. 136].

И то сказать, венецианцы прославились как удачливые мореплаватели, искусные торговцы, великолепные архитекторы и живописцы, но притязания на наследие величавого Рима – это, видимо, уже слишком. Тем более, что, похоже, доминирующей чертой характера жителей города на Адриатике, переданной им с молоком кормилицы Ромула и Рэма, было и остается осознание ценности коллективистских действий. Как пишет Акройд, «без сотрудничества соседа с соседом или общины с общиной нельзя было ни осушить землю, ни присоединить остров. Дамбы нельзя было построить, если община не руководствовалась общими интересами. Таким образом, венецианцами с самого начала владела мысль об общинной жизни. Они создали первый общественный дворец и первый городской сквер в Италии. Венеция, возможно, была первым городом в Европе, который извлек выгоду из того, что называлось градостроительством. С продуманным зонированием промышленной и хозяйственной деятельности по периферии города» [Там же, с. 34].

При основании Петербурга в борьбе за наследие Римской империи Петр I решился на поистине революционные шаги. В противовес религиозной доктрине «Москва – Третий Рим», в престижных математических затеях по цифровке «новых Римов» он сделал попытку присвоить городу на Неве четвертый номер. Как утверждает выпускник Ленинградского госуниверситета, историк Александр Мясников, «все начинания этого царя, в том числе вскидывание святой Руси на дыбу реформ, сводились в конечном итоге к тому, чтобы отвергнуть абсолютные истины. Сломать вечные формулы. Когда духовник Ивана III старец Филофей из Пскова в своем знаменитом „Сказании о белом клобуке“ утверждал, что Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать, он основывался на православной общности Москвы и восточно-христианского отпрыска древнего Рима – Византии, а точнее, Рима Второго – Константинополя, или Царьграда. Петр утверждал, что четвертый Рим возможен. Мало того, именно Первый Рим и Четвертый Рим – Петербург связывает главное – имперская сущность. Ведь Москва никогда не была столицей империи. Присутствие Рима в Риме Четвертом – Петербурге виделось в триумфальных арках и колоннах, конных статуях, крестово-купольных соборах» [Мясников 2016, с. 234 – 235].

Задуманные Петром преобразования осуществлялись такими темпами, что поистине захватывало дух. Вот лишь некоторые из них, в сфере просвещения, перечисленные филологом Кирой Роговой: «Едва основав город, Петр предпринял следующие действия: в 1709 году открыта первая в России государственная школа при кирхе св. Петра, в 1711 году – первая типография, выполнявшая функции издательства, вышел первый номер газеты „Ведомости“, тогда же строится летний дворец Петра с садом, в котором установлены копии античных статуй, привезенных из Италии, в 1713 году открыта первая в России общедоступная библиотека и книжная лавка, 1714 год – создана Морская академия… 1718-й – открыты бумажная фабрика и заложено здание Кунсткамеры, 1724-й – основана Академия наук и академический университет» [Рогова 2010, с. 107].

Конечно, с точки зрения реализации идеи Петра о создании Российской империи со столицей в Петербурге Четвертым Римом город на Неве стал. Однако всего на два столетия. Как известно, в 1918 году при переезде правительства большевиков в Москву статус столичного города Петербург потерял.

Но ностальгия по державному величию Петербурга сохранилась и по сию пору. Наум Коржавин даже сравнивает эти щемящие воспоминания о былом величии города с самым сильным романтическим чувством:

«Он был рожден имперской стать столицей,В нем этим смыслом все озарено.И он с иною ролью примиритьсяНе может. И не сможет все равно.Он отдал дань надеждам и страданьям.Но прежний смысл в нем все же не ослаб.Имперской власти не хватает зданьям.Имперской властью грезит Главный штаб.Им целый век в иной эпохе прожит.А он грустит, хоть эта грусть – смешна.Но камень изменить лица не может,Какие б не настали времена.В нем смысл один – неистребимый, главный.Как в нас всегда одна и та же кровь.И Ленинграду снится скипетр державный,Как женщине покинутой – любовь»(«Ленинград», 1960 год).

Глава 3. «Поставил праздничные храмы // Для женщин, для картин, для книг…» (уникальные черты Венеции и Петербурга)

3.1. Линия и объем

У Валерия Брюсова в мистическом стихотворении «Городу Дифирамб» есть строки, посвященные, видимо, своеобразному «духу города»:

«Ты хитроумный, ты упрямый,Дворцы из золота воздвиг,Поставил праздничные храмыДля женщин, для картин, для книг».

У Венеции и Петербурга дух города у каждого свой, праздничные храмы и дворцы построены в самых разнообразных архитектурных стилях (в основном соответствующих определенной эпохе), планировка городов большей частью адекватна особенностям ландшафта и занимаемой площади.

Площадь Венеции составляет 415 квадратных километра; площадь Петербурга в три с половиной раза больше (1439 кв. км). Отсюда – существенная, как представляется, разница в подходах к градостроительному проектированию. Если для города на Неве основная урбанистическая парадигма – это линия, то для Венеции, с учетом высокой плотности застройки зданий, – это объем.